Социальные и культурные различия Востока и Запада

Со времён Августа до эпохи Антонинов различия между Востоком и Западом игнорировались. Этот период, который называли «апогеем империи», казалось, укрепил единство; однако причины распада становились все более очевидными. Они имели социальные и культурные, а не этнические корни. Кризис разразился в то же время, когда на границах усилился натиск варваров и парфян.

Именно в этот момент нарушение равновесия между ценой войны и продуктивностью экономики, по выражению Р. Ремондона, проявлялось драматическим образом. Финансовый крах выразился в стремительном обесценивании монеты, что повлекло огромный рост налогов: за несколько десятилетий благосостояние большей части провинций оказалось сведено к нулю.

Государственное регулирование экономики, навязанное Северами, лишь частично исправило сложившуюся ситуацию, более того, применённые средства в глазах большинства выглядели как посягательство на свободу. В то же время власть приобрела военный характер, а легионы стали её арбитрами. Впрочем, империя со времён своего основания, несмотря на все компромиссы, покровительствовала сословию всадников, легионам, народу и провинциям, сталкивая новые силы с сенаторской аристократией.

Столкновения мнений и интересов, которые противопоставляли эти социальные слои, не регулировались; со временем рост сознательности отсталых слоев усилился под укрытием институционального единства. Несомненно, в 212 году распространение права римского гражданства на всех свободных жителей империи упразднило все юридические привилегии, но это право очень быстро потеряло свою ценность, поскольку экономический кризис допускал лишь формальную свободу населения.

Общее обеднение заставило колонов и мелких ремесленников смешаться в едином низшем классе, управляемом плутократической и бюрократической аристократией. Эта новая аристократия, которая выделилась в ходе реформ Диоклетиана, происходила из того среднего класса, который одновременно был воспитан Италией и провинциями и в который со временем войдут варварские элементы.

«Провинциальная империя» в III веке, когда августы были, по сути дела, представителями военного класса, проводит черту между ранней либеральной империей и поздней империей абсолютной, харизматической монархии. В этом неуравновешенном сообществе доступ к высшей власти становился объектом ожесточённого соперничества, это выражалось в появлении сторонников независимого управления, таких как Оденат в Пальмире и Латаний Постум в Галлии.

Диоклетиан ясно осознавал эту ситуацию, когда разрабатывал систему тетрархии: децентрализация власти должна была решить двойную проблему защиты и сохранения единства империи. Его замысел политического и экономического обновления целиком ориентировался на принцип верности.

Но равновесие, достигнутое с таким трудом, оказалось непрочным. К экономическим, политическим и военным трудностям добавились столь же серьёзные идеологические и моральные. Кризис, как это часто бывает, повлёк за собой состояние длительной неопределённости, тенденцию к поиску спасения в иррациональности — религии и мистериях, что закрепило первенство Востока в духовной сфере, прежде чем завершилась ориентализация империи.

Это массивное влияние проникло прежде всего в средние и низшие слои населения — философия, в дальнейшем также трансцендентная и мистическая, была уделом образованного меньшинства, — однако на Западе сохранялись и локальные культы доримского происхождения, более или менее модифицированные interpretation.

В обеих частях империи это был духовный реванш прошлого, которое казалось давно минувшим. Протоисторическим основам локальных европейских культов соответствовали очень древние пласты, прошедшие через религии и восточные мистерии. Этому смешению верований, которые давали беспокойным душам достаточно смутную надежду на бегство за пределы опасного, а иногда даже отвратительного настоящего, христианство противопоставило прозрачность своих догм и гуманистическую направленность, намного глубже проникая в реальность и проблемы времени, разоблачённые без всякой двусмысленности христианскими авторами.

Труды апологетов христианства, особенно западных, приобрели революционный оттенок. Мистические религиозные культы имели абстрактный и эзотерический характер, тогда как христианское учение было основано на последовательной доктрине, открыто обращалось к менее благополучным, презираемым слоям и отвечало социальным проблемам.

Противопоставление града Божия и человеческой организации, утверждавшее истинность идеального бытия вне материальной реальности империи, объясняет то, что Константин, по-видимому, нашёл в христианской религии объединяющий фактор. Но в то же время, сделав христианство государственной религией, он лишил его того революционного облика, который в предшествующую эпоху — героический период — составлял значительную часть притягательной силы и авторитета этой религии. Впрочем, в течение долгого времени в Азии и Африке, в Испании и Галлии различные «еретические» интерпретации христианской догмы приобрели окраску национальных притязаний.

Политика Константина была направлена на согласование различных тенденций и устранение тех поводов для разногласий, которые сохранятся несмотря ни на что и приведут к схизмам; одной из исторических особенностей христианства была, несомненно, возможность адаптации к потребностям различных слоев: оно было настолько гибким, что многочисленные народы могли создавать каждый своё собственное христианство.

Впрочем, этот факт скорее не причина, а следствие исторической ситуации, симптомы дезинтеграции накануне всеобщего принятия христианства были уже очевидны. Культурное и идеологическое преобладание Востока начало проявляться при Септимии Севере. Хотя история поздней империи не может ограничиваться своего рода восточным детерминизмом, он вызвал расслоение между двумя частями римского мира, которое постепенно усиливается, по мере того как завоёванные народы, как на Востоке, так и на Западе, развиваются в осознании самих себя благодаря возможностям, предоставленным зависимостью от Рима.