Вот уже более века назад Г. Гоццадини обнаружил рядом с Болоньей некрополь-эпоним Вилланова, который он объявил этрусским. Эта точка зрения, прежде основанная скорее на интуиции, спустя сто лет дискуссий вновь становится актуальной. По-прежнему ведутся поиски связей, которые объединили бы цивилизацию Вилланова с предшествующими цивилизациями Италии, Средиземноморья и континента. Но факты настойчиво свидетельствуют о том, что именно зона, охваченная цивилизацией Вилланова, соответствует зоне этрусской цивилизации.
Некоторые учёные, опираясь на исторические источники, намеревались связать её с умбрами, индоевропейским народом — носителем железного оружия, вышедшим, возможно, как и дорийцы, с севера Балканского полуострова. Но умбры заняли север Италии гораздо позже, в то время как этруски, по соседству с которыми они жили в эпоху кельтского вторжения (IV век до нашей эры), уже обосновались на севере Апеннин. К сожалению, эта умбрская цивилизация, которая дала жизнь Римини и Равенне и достигла региона Спины, не имеет ясного археологического облика. Наконец, культуры с характерными виллановскими чертами обнаружены в регионах, история которых не связана с традициями умбров или этрусков.
Таким образом, лучше ограничиться описанием собственно виллановской цивилизации, как она предстаёт перед нами по прямым свидетельствам археологии: кроме того, общая картина позволит приблизиться к определению исторической роли этой цивилизации. С конца бронзового века культура протовилланова через патронимию становится различимой в комплексе Апеннинского полуострова и его постоянных обитателей, относящихся к культуре террамаров, контрастируя с этими пастухами-кочевниками. Протовиллановцы появились в связи с последней экспансией цивилизации полей погребальных урн в Италии. Однако непоследовательное и неравномерное расселение не позволило им освоить единую, сплошную территорию.
Зачастую исследователи настаивают на том, что цивилизация Вилланова — прежде всего цивилизация кремирований, но, на наш взгляд, это не так существенно. Гораздо важнее, что она создала тип поселения с догородскими чертами, а на последней фазе своего развития — городской тип: Рим приобретает вид города лишь к VIII веку до нашей эры, а Лаций, появившийся в то же время, обладает характерными чертами культуры Вилланова.
Виллановцы очень чётко представляли себе пространство, на котором они жили; их стоянки, самые прочные и стабильные в истории заселения, размещались в соответствии со стратегическим и экономическим потенциалом территорий. Типичной формой поселения является объединение хижин, построенных с учётом естественных укреплённых позиций, так чтобы можно было обойтись без дополнительных укреплений; на самом же деле следов, подтверждающих это, не найдено.
Основу экономики составляло земледелие. Но постепенно ситуация изменилась. Общество, достаточно однородное вначале, привыкшее, очевидно, к жёстким условиям существования, со временем дифференцируется: появляются классы — наиболее активные элементы в -экономическом плане опережают менее предприимчивых. Сельскохозяйственное производство сопровождается техническим, это вызвано специализацией ремесленников.
Главным образом речь идёт о металлургии. Группы, обосновавшиеся в регионах, богатых рудными залежами, обеспечили себя большим богатством, чем группы, занимавшиеся земледелием и скотоводством. Масштабы импорта балтийского янтаря и стекла, а с другой стороны — эмалей из Восточного Средиземноморья показывают диапазон экономических и торговых отношений виллановских общин.
Виллановская металлургия реализует полный производственный цикл, включавший все этапы: от разработки минеральных ресурсов и производства полуфабриката и готового изделия до его коммерческого распространения. Иногда этот цикл, начинаясь в одном месте, завершается в другом. Гончарный круг уже использовался прежде, а более ранние свидетельства показывают, с другой стороны, что керамическая продукция уже прошла путь от семейной, домашней стадии производства до ремесленной.
Тем не менее остаётся неясной природа этих изменений: простой обмен или товарообмен? Скорее всего, судя по некоторым отдельным признакам, это была доденежная экономическая система. Простой обмен казался достаточно примитивным и непригодным для интенсивной торговой деятельности.
Наряду с ремесленниками, металлургами или гончарами, и торговцами, виллановское общество знало аристократию всадников или, возможно, просто владельцев лошадей, о чем свидетельствуют найденные в погребениях остатки удил. Удила были обнаружены даже в некоторых женских захоронениях. Однако по большей части это все-таки захоронения воинов, отличающиеся прежде всего наличием военного снаряжения — шлемов, мечей, щитов. Виллановцы предстают перед нами как воинственный народ.
Во всяком случае, они обладали очень развитой военной организацией, в которой всадники играли главенствующую роль. Небезызвестна им была и боевая колесница. Тем не менее достаточно сложно определить истоки этого класса, но в любом случае его значимость не ограничивалась только военной ролью. Между населением, сгруппированным в деревнях, и небольшими группами или семьями крестьян, живущими изолированно от деревни, имелись различия.
Кроме того, существовала своеобразная иерархия между их центрами. Речь идёт не о дроблении, а, напротив, об объединении и концентрации поселений. Все это указывает на то, что перед нами — городская цивилизация или, по крайней мере, её зарождение. Несмотря на некоторые доисторические черты, можно, таким образом, сказать, что виллановцы уже стояли на пороге истории.
Что касается собственно духа этой цивилизации, то он отражён не в деревнях или хижинах — впрочем, довольно мало исследованных, — но в некрополях, о которых необходимо помнить при попытке постичь духовную составляющую цивилизации, насколько это сейчас возможно. Заметим прежде всего, что погребения были всегда обособленными, хотя группируются отдельно от языческих мест захоронений.
Урны, в основном биконические, куда помещали прах умерших, имели форму чаш, затем шлемов, и наконец в Клузии появились урны с изображениями человеческой головы; эта типологическая эволюция отражает стадии одной и той же концепции, одной и той же веры — в автономию индивида. Эта персонализация урн с прахом заставляет вспомнить подобные урны из северных регионов, а сам обычай помещать прах умерших в урну — предшествующие континентальные обычаи.
Большое количество захоронений, в основном представленных некрополями, показывает, что эта индивидуальная характеристика была всеобщей. Сознание индивида, таким образом, уже проявлялось в своём классическом варианте, а именно в независимом существовании, которому не угрожали диспропорции экономического и социального порядка. Выше я уже говорил об удилах, обнаруженных в погребениях — колодцах или долиях — точно установлено, что у виллановцев, владевших лошадьми, так же как у скифов, не было обычая приносить их в жертву. Эти животные обладали в их глазах слишком большой ценностью.
«Религия захоронений» — пока что единственный аспект, который мы можем выделить в духовном мире виллановцев. Прежние религиозные представления исчезают: диск, солнечная лодка, лебеди, по-видимому, утрачивают символическое значение и становятся исключительно декоративными элементами. Комплексы металлических предметов, в которых пытались отыскать сакральные представления, отражали лишь представления самих литейщиков, поскольку именно они готовили металл для плавки. Речь шла о переработке материала, уже бывшего в употреблении. Это повторное использование металла показывает ценность и значимость бронзовых сплавов в данный период.
Некрополи оказались не более долговечными, чем жилые постройки. Не осталось ни одной конструкции, ни одного внешнего знака, которые обозначали бы расположение погребений, за исключением некрополя из Болоньи, относящегося к довольно поздней эпохе, когда стало ощутимым восточное влияние. Виллановские некрополи сохраняют облик полей погребальных урн. Только гораздо позже, в этрусский период, появляются курганы. По-прежнему круглые или прямоугольные хижины остаются весьма примитивными, если верить изображающим жилища погребальным урнам из Лация и южной Этрурии.
Таким образом, в конечном итоге нам мало что известно о ментальном мире виллановцев, и ещё меньше свидетельств устойчивости его структуры. Речь идёт, судя по искусству и эволюции этой цивилизации, если воспользоваться сравнением с миром физическим, о цивилизации «густой консистенции», цивилизации невосприимчивой.
Жёсткий геометрический стиль ваз начального периода, который можно соотнести скорее со средиземноморской геометрикой, чем с континентальной, хорошо передаёт завершённую концепцию мира, подобно греческому Дипилону. Однако это геометрическое наследие никогда не будет забыто, хотя и эволюционирует под влиянием восточных потоков. Формирование и развитие виллановской геометрики происходит за счёт синтеза доисторических и протоисторических континентальных традиций и влияний морских потоков: сравнение декора гальштатских и виллановских ваз демонстрирует в этом отношении и связи, и значительные различия между ними.
То же самое мы увидим на севере Апеннин, куда ориентальное влияние проникает позже. Геометрический стиль утверждается в принципиально новой манере в тот самый момент, когда изогнутая линия предшествующей цивилизации уступает место виллановским формам.
Так же как в Галыптате, это искусство по своей природе не фигуративно или, по крайней мере, меньше всего создаёт впечатление такового. Ещё в большей степени, чем стиль Дипилона, отмеченный выше, оно сближается с геометрическими опытами Пелопоннеса в абстрактной и схематической манере изображения, в частности, животных и — гораздо реже — людей, достигая в этой склонности к абстракции уровня, где любые формы сводятся к простому орнаменту. Но, в отличие от того, что происходило в Греции, фигуративного искусства как такового — напомним это ещё раз — у виллановцев не существовало.
Если оно и обращалось к анималистическим или человеческим формам, то это делалось лишь с целью украсить, причём украшались прежде всего предметы небольшие, такие как удила лошадей, фибулы, и функциональные части предметов, например ручки ваз из бронзы или обожжённой глины. Этот декор, не нарушая тектоники предметов, лишь подчёркивал их форму: он сообразовывался с их структурой и подчинялся ей. Та же строгость проявилась в использовании полихромии.
Однако нельзя сказать, что в виллановском декоре не используются возможности цвета; мастера искали сочетания нейтральных и тёмных тонов, комбинируя в украшениях кость с янтарём и стеклянной массой, элементами из бронзы, позднее — из железа и серебра, реже из золота. Что касается полихромной керамики, её цвет крайне устойчив и почти не нарушает естественный тон глины; со временем меняясь, он совершенствуется и приобретает розовый оттенок.
Но линейному элементу всегда уделялось больше внимания, чем цвету. Здесь проявляется та же, что и в Гальштате, почти барочная вычурность, типичная для протоистории. Украшения и конская упряжь играют рядами цепочек и подвесок, витые фибулы дополнительно украшаются гравировкой или орнаментами. Правда, мы можем судить об этом только по предметам, которые дошли до нас, то есть в основном по керамике и изделиям из металла, найденным в некрополях. Все, что было сделано из недолговечных материалов — дерева, кожи, тканей — и связано с одеждой и боевым снаряжением, безвозвратно утрачено.
Эволюция локальных вариаций виллановского искусства не была скачкообразной. Каждый раз и повсеместно речь шла о внутренних вариантах развития, между которыми легко найти связь. Необходимо отметить, что все рассмотренные выше процессы разворачиваются в пределах одного века — VIII век до нашей эры Только в конце этого периода виллановский консерватизм в некоторых зонах, особенно в тирренской, уступает место все более явным ориентализированным приморским влияниям. В итоге эволюция резко ускоряется.
Но впрочем, это касается не только фундаментального единства цивилизации. То же самое можно сказать о «койне» в виллановской Италии, которая, сохраняя некоторые свои характерные черты, не только развивает их, но и усиливает.
Я произнёс слово «койне», и именно это имеется в виду. Выше я упомянул о виллановских началах Рима. Благодаря недавним открытиям на Сицилии, на Эолийских островах, в районе современного Салерно появилась возможность решить поднятую недавно проблему: считать ли виллановскую цивилизацию творением, моделью одного определённого народа или же внешней формой, адаптированной несколькими народами?
Характеристики некрополей, по крайней мере в центре и на юге Италии, свидетельствуют о том, что речь идёт о едином комплексе. Впрочем, собственно развитие этой цивилизации по внутренней логике вряд ли могло привести к внешнему смешению (койне), даже если учесть наличие значительных внутренних вариаций, таких как замена урны-хижины на биконические погребальные урны, например в Лации. Все это подводит нас к следующему выводу: к югу от Альп, в виллановской культуре, просматривается почти точная параллель с гальштатской культурой, распространённой к северу. И та и другая в период первого железного века имеют вид вполне определённых цивилизаций, типичных для обозначенных зон, распространяя своё влияние вовне и одновременно группируясь внутри в более или менее специфичные культурные типы.
Эпохи, как и люди, неповторимы. Каждая имеет свой характер, только ей присущие черты. Удалённость древних цивилизаций от нас во времени и пространстве не позволяет в точности воссоздать их облик, реально почувствовать дыхание жизни, до конца осознать высокие духовные устремления и самые обыденные дела некогда живших людей.
Тем не менее мы стремимся заглянуть в мир древности, чтобы, поняв его, лучше понять себя. Древность манит нас, влечёт своей загадочностью и необъяснимым обаянием. Именно в парадоксальном сочетании многообразия и единства нам и представляется история древней Европы.
2010–2024. Древнейшие цивилизации Европы